Читая воспоминания о профессоре Казанского государственного университета Борисе Лукиче Лаптеве, собранные в брошюре к его столетию, не перестаешь удивляться.

Он между намижил…

23 апреля 2005 года Борису Лукичу Лаптеву, талантливому ученому, великолепному педагогу, просто замечательному человеку исполнилось бы 100 лет.

Столетний юбилей профессора КГУ Бориса Лукича Лаптева отмечали в актовом зале Казанского государственного университета. Руководство вуза, директор музея истории КГУ Стелла Писарева сделали все, чтобы достойно почтить память одного из лучших педагогов вуза, прекрасного ученого-математика, историка науки, автора одной из лучших книг о Н.Лобачевском, разносторонне образованного и поистине интеллигентного человека.

Оркестр La Primaverа Рустема Абязова исполнил сочинения, которые Борис Лукич любил, актер Качаловского театра Геннадий Прытков вдохновенно прочитал текст, написанный Эвирой Давыдовной Брусиной.

В зале были профессора, преподаватели, и не только  математики, студенты, и не только КГУ – в недалеком прошлом ученики школ №131 и 39. Было торжественно и грустно.

Люди, знавшие Бориса Лукича, никак не могут смириться с тем, что его уже нет с ними. Кафедра геометрии (сегодня ее возглавляет Борис Шапуков, первый ученик Лаптева) отметила юбилей коллеги праздничным заседанием, на котором был показан старый фильм «Загадка пятого постулата». Его научными консультантами были профессора Б.Лаптев и А.Норден. Борис Лукич снялся в роли ученого Казанского университета, но, к сожалению, не смог озвучить картину. Сейчас фильм записан в цифровом формате и вновь может служить делу воспитания новых математиков.

Борис Лукич Лаптев – личность удивительная, неординарная. Трудно поверить в то, что один человек способен вместить  столько потрясающих качеств, столько стойкости, благородства и такое невероятное количество любви к жизни.

Когда читаешь воспоминания о нем его коллег и друзей, становится страшно жаль, что больше нет возможности пообщаться, поговорить, встретить этого удивительного человека.

Судьба Бориса Лукича была не так проста и безоблачна. Родился он 23 апреля 1905 года в Казани, в семье врача. Его отец, Лука Васильевич Лаптев, служил ординатором в клинике при Казанском университете.

Борис поступил на физико-математический факультет в 1923 году, окончив школу №24 имени Радищева. Еще в школьные годы  заинтересовался физикой и математикой. После школы был зачислен в аспирантуру по представлению профессора Н. Парфентьева.

В студенческие годы подрабатывал, так как жизнь в то время была нелегкой. Он вел репетиторские занятия, а также преподавал физику и математику на курсах по подготовке в вузы. В феврале 1939-го защитил кандидатскую, в 1959-м – докторскую диссертации. Заведовал кафедрой геометрии (1944-1961), был деканом физико-математического факультета, в 1961-1980 годах – директором Научно-исследовательского института математики и механики им. Н.Г. Чеботарева.

Биография Б.Лаптева была интересной и сложной, как и у многих людей его поколения. Однако простое перечисление дат и фактов из его жизни не сможет передать всю глубину и, тем более, неординарность этой удивительной личности. Учитывая, что государственные награды у нас не всегда получают заслуженно, не совсем уместно измерять ими значение научных исследований Бориса Лукича для науки, но тем не менее скажем, что он был награжден орденом Трудового Красного Знамени и орденом Ленина, ему были присвоены звания заслуженного деятеля науки РСФСР и ТАССР.

Сам он более всего ценил медаль имени П.Л. Чебышева Академии наук СССР, которой был награжден в 1984 году.

Он прошел через большое количество испытаний, пережил войну, на которую не был мобилизован из-за того, что страдал пороком сердца. Познал всю тяжесть оборонных работ, когда в 1941 году многочисленные коллективы трудящихся Казани были отправлены на рытье противотанковых рвов.

Но даже в это очень тяжелое время не оставлял научную деятельность. Так, в ноябре 1943 года он выступил с докладом «Н.И. Лобачевский», который стал его первой печатной работой, посвященной жизни и творчеству великого геометра. Всегда как-то особенно радостно за людей, которые нашли себя, свое призвание, правильно применили свои силы, энергию.

Хотя сферу научных интересов Борис Лукич Лаптев выбрал не сразу – сначала он занимался математикой и математической статистикой. Он был предан науке, работал, искал, находил, развивался. Как человек увлеченный, отдавался своей деятельности целиком, геометрия стала основным предметом его исследований.

Несмотря на активную научную деятельность, круг его интересов был безграничным. Кажется, что этот человек любил все и разбирался абсолютно во всем. Ему были интересны и живопись, и музыка, и литература, и спорт. Читая воспоминания о Борисе Лукиче, не перестаешь удивляться.

Оказывается, о «математике-меломане» знали  все музыканты нашего города, ждали его на симфонических концертах, говорили о нем, как об идеальном слушателе. Когда читаешь, о том, как он посещал консерваторию без своей супруги, которая по состоянию здоровья не могла его сопровождать, и записывал для нее концерты на магнитофон, нельзя не растрогаться. Ведь это прекрасно, что человек спустя такое количество лет продолжает радовать, поддерживать, давать новые силы другому человеку.

Ведь это тоже большой талант – суметь пронести через всю жизнь любовь, сохранить нежность и тепло. Особенно в такое тяжелое время, когда умирали близкие друзья, скончалась дочь. Трудно представить себе что-то более страшное, чем гибель собственного ребенка, которому посвятил себя, которого растил, дарил свою любовь и желал долгой и счастливой жизни.

Конечно, никто не вечен, но пережить своих детей все-таки очень горестно.

Несмотря на это, Борис Лукич Лаптев не был человеком сломленным, наоборот, читая о нем, понимаешь, что у него был стержень, желание жить, работать, радоваться. Его профессиональная жизнь, забота о семье, активное участие в культурных событиях оставляли ему силы и время на занятие спортом. Он любил бывать  на природе, катался на лыжах с друзьями и знакомыми. Свои спортивные увлечения не прекращал и в последние годы жизни.

Складывается впечатление, что это человек успевал везде и всюду, никого не оставлял без внимания, находил время для общения и со студентами, и со сверстниками.

Борис Лукич был заботливым дедом и прадедом, активно помогал и поддерживал свою внучку Машу, принимал участие в воспитании правнучки Лены, купил для нее пианино. После смерти жены Борис Лукич не потерял интерес к жизни, много общался с друзьями. Сблизился с Эвирой Брусиной, до выхода на пенсию преподававшей литературу и русский язык в школе №39. У них было много общего, и два года они счастливо прожили вместе.

15 января 1989 года у Бориса Лукича Лаптева неожиданно для всех случился инсульт, в этот же день его не стало.

Заметки самого Бориса Лукича Лаптева в брошюре, которую я прочитала, также очень занимательны. С каким восторгом он пишет о Пушкине! Как восхищается музыкой Баха:«Слушайте эту музыку, думайте, живите и творите!»

Очень хочется последовать этому совету. Хочется научиться любить жизнь так же, как любил ее Борис Лукич Лаптев. Или хотя бы перенять одну сотую его любви.

И, кажется, что тогда мир станет чуточку лучше, ярче, красочнее. Хочется научиться ценить все прелести жизни, которые мы привыкли не замечать.

Хочется поблагодарить Бориса Лукича за то, что даже сейчас он продолжает вдохновлять нас своим примером.

Евгения МОЛЧАНОВА, студента КГТУ-КАИ

Лето 2009 года

Вспоминая Бориса Лукича

Как-то пробегая сквозь серую и слякотную улицу Баумана, сквозь озабоченных и замученных магазинною сутолокой людей, я подняла голову и увидела Бориса Лукича. Люди спешили, толкали друг друга, но рядом с ним почему-то притормаживали и обходили, не задевая. Он шел, держа спину, как всегда, прямо, быстрым, несуетным шагом.

В его облике не было ничего стариковского, что так часто появляется на склоне лет у людей вполне достойных. Те дни, да что дни – годы, были для него годами потерь. Один за другими ушли из жизни дочь, жена, друзья – Борис Михайлович Козырев и Семен Александрович Альтшулер. Трудно было привыкнуть к одиночеству, к разом вдруг развалившемуся быту.

Его бы поняли, ему бы простили в те дни и хандру, и опущенные плечи. А он стал разве что сдержаннее.

Лишь однажды я застала его за разглядыванием старых фотографий из семейного альбома. Он показал на одну из них, где стояло много людей с лицами из тридцатых годов.

«Подумайте только, – сказал он как-то удивленно, – вот из них всех я только один пока еще жив».

Марина РАЗБЕЖКИНА,  журналист

В Борисе Лукиче Лаптеве не было обычного стариковского желания увести собеседника в прошлое, где он был молод и знаменит. Может, потому что на склоне лет он был знаменит не меньше. И не только в узком кругу специалистов.

В университете, где он работал до последних дней жизни, вообще в ученом мире его знали как талантливого геометра и знатока истории науки, как прекрасного педагога. Но непосвященным вход в его науку был затруднителен.

Как ни пыталась я понять, что такое пространство линейных элементов, так и не осилила этого. Зато мы легко находили общий язык в области других его пристрастий. А их было так много. Его знали художники – как знатока живописи, умеющего поддержать новое, непривычное. Он был среди тех, кто в свое время оценил творчество Алексея Аникеёнка, поддержал не только морально, но и материально. На выставке художника, устроенной в Казани уже после его смерти, представлялись и работы, принадлежащие Лаптеву. Так было и на выставках Роберта Фалька и Петра Валюса.

Он был известен писателям и книголюбам – как знаток литературы, обладатель богатейшей библиотеки, в которой, казалось, можно было найти любую книгу. Но, пожалуй, наибольшую известность Борис Лукич получил в музыкальном мире.

Борис Лукич Лаптев выступает на открытии выставки художника Алексея Аникеёнка

Он был мягким и деликатным человеком. Жил не по-профессорски скромно. Его единственное богатство – книги и картины. Впрочем, у Лаптева была своя шкала ценностей, принесенная из другого времени, когда главным для человека считались не машина и роскошная мебель, а талант и знания.

Надо думать, ему не всегда просто жилось в нашем прагматичном времени. Он не понимал студентов, которые не хотят учиться, коллег, которым не интересно искусство. Беспокоила его человеческая бездуховность. Но он относился ко всем проблемам как-то несуетно.

То, что для меня было ново, он уже видел, знал. От разговоров с ним становилось спокойнее. Потому что он уводил от мелочей. Каждый факт приобретал в его интерпретации свое истинное значение. И как ни остры были современные противоречия, они не мешали ему радоваться жизни.

Не знаю, приходит ли эта мудрость с годами или обладать ею – тоже талант.

Любовь АГЕЕВА, журналист

Читайте: Нам бы море Лаптевых

Помню его еще с детства как талантливого ученика моего отца; была известна его увлеченность литературой, и о нем говорили, что он похож на поэта А.Блока.

До войны Борис Лукич и Алевтина Петровна (первая жена Б.Л. – Ред.) навещали нас в городе и на даче; эти встречи нередко сопровождались литературными беседами и музицированием.

Всегда ощущал я ту моральную и интеллектуальную высоту, на которой находился Борис Лукич. В этом смысле он до последних дней своей жизни являлся для меня, как и для многих других, ярким примером и абсолютным авторитетом.

Не совсем понятной осталась мне только та безусловная партийная дисциплинированность и обязательность, которая была весьма характерна для него (как и для другого весьма уважаемого мной человека, – алгебраиста Анатолия Васильевича Дороднова (1908-1989), при этом оба они могли при случае очень остро заклеймить недостатки нашей государственной системы).

Возможно, он сознательно использовал свой партийный авторитет и высокое положение в обществе для того, чтобы оказать реальную помощь окружающим его людям в те трудные годы. Кто только не обращался к нему за советом и помощью!

Я тоже в очень большой степени испытал силу его моральной и практической поддержки. Относясь с огромным уважением и любовью к моему отцу, он, видимо, и на меня переносил часть своих добрых чувств. По своему характеру я всегда был весьма несмелым и необщительным человеком, инстинктивно избегавшим контактов с комсомольским и партийным активом. Несомненно, что в этом плане я не удовлетворял критериям тех лет и никак не должен был попасть в аспирантуру после окончания университета.

Мою кандидатуру поддержал Борис Лукич (конечно, поддержка была и от многих других сотрудников физмата). Его большую помощь я получил и 18 лет спустя как при защите докторской диссертации, так и при получении звания профессора.

Александр ШИРОКОВ, профессор

Говорят, что хорошее забывается быстрее, чем плохое. Даже какая-то теория существует на этот счет. Но, возвращаясь мысленно к прошлому, с ясностью и болью понимаю, что наше общение с Борисом Лукичем Лаптевым, которое длилось около десяти лет, удивительное рождающееся при этом чувство гармонии и доброты, исходившее от него, – и прекрасно, и незабываемо.

Мне нравилась в нем сдержанность и строгая умеренность во всем, что он делал, его спокойный, неторопливый разговор – без акцентирования слов, без повторений, настоящая литературная речь, чистая, без жаргонов, чем часто грешат музыканты.

Если Борис Лукич сам слышал у собеседника жаргонное слово или неудачный оборот – только улыбался, как бы давая тому возможность самому себя поправить.

Наши тихие вечера на Баумана – осколок тех дальних домашних вечеров (многие полагают их чисто русским явлением), когда за скромным чаем ведутся бесконечные неторопливые беседы, обсуждаются вопросы литературы, живописи, поэзии, а то и более сложные, политические и нравственные проблемы.

Мы слушали много музыки, иногда в записи, иногда я играл сам по просьбе Бориса Лукича. Часто в нашей квартире звучали стихи. Борис Лукич любил читать Пастернака, Цветаеву и стихи своих друзей-ученых. Читал он проникновенно и выразительно.

Привычное место – на концерте в актовом зале консерватории. Во втором ряду в центре – профессор Лаптев. Слева – Леонид Любовский

И стихи, и музыка хорошо дополнялись просмотром диапозитивов из коллекции Бориса Лукича. Некоторые снимки были сделаны им за рубежом. Интересно было слушать его комментарии о поездках в Италию, по русскому Северу и другим местам Союза. Рассказывал он очень интересно (был настоящим лектором!). И, конечно, услышать живой комментарий человека, побывавшего «там», в то время было необыкновенно интересно, даже если рассказ касался итальянской живописи, а слайды были в основном куплены в аэропорту. Но больше всего было, конечно, музыки – по настоянию Бориса Лукича.

Тем не менее, я до сих пор не уверен, можно ли было назвать его подлинным меломаном. Далеко не всякую музыку он любил, и отбор его был своеобразным и редкостным. Кроме симфонического оркестра предпочитал струнный квартет и вообще жанр инструментального музицирования.

…Я всегда встречал такое глубокое понимание, что, боюсь, более внимательного слушателя мне уже никогда не встретить. Борис Лукич видел в любом сочинении отражение мира – как в капле воды; вероятно, эта широта и концептуальность мышления характерна для него и как для ученого.

К восьмидесятилетию я написал для Бориса Лукича «Посвящение» – пьесу для виолончели с фортепиано, которую и сыграли мы впервые с виолончелисткой Ларисой Масловой в университете, – глубокий бархатный тембр этого благородного инструмента соответствовал для меня образу юбиляра.

Читали мы много, пожалуй, даже слишком, чтобы поскорее обменяться впечатлениями. Думаю, что та духовная атмосфера, которая создавалась благодаря Борису Лукичу, не просто отвлекала от быта и трудностей, но и помогала сохранить веру в высокие человеческие ценности; нытью, жалобам, обидам не было места в наших беседах, – это противоречило бы самому стилю наших вечеров. Он был творцом, подлинным ученым, умеющим отделять истинные ценности жизни от мнимых.

Перемены, происходившие в личной жизни Бориса Лукича в последние годы (брак с Э.Д.Брусиной, в прошлом учителем школы №39 – Ред.) не изменили наших отношений – он оставался таким же добрым, общительным, открытым.

Несомненно, это были счастливые годы и для самого Бориса Лукича, тем неожиданнее и нелепее оказалась его смерть. Эта потеря была трагедией для меня – я вдруг ощутил себя в каком-то подвешенном состоянии, без опоры, и пустота под ногами.

Но, странно, со временем пришло и удивительное ощущение его постоянного присутствия рядом, я возвращаюсь к нему мысленно и чувствую некую духовную опору.

Потрясла его смерть и музыкантов. Многие пришли поиграть на панихиде – для Бориса Лукича – в последний раз. Музыка звучала беспрерывно. Играли и консерваторские преподаватели, и солисты оркестра во главе со своим концертмейстером. Играли на галерее Мраморного зала – последней университетской аудитории незабвенного нашего профессора.

Леонид ЛЮБОВСКИЙ, композитор

«Казанские истории», №7-8, 2005 года

Фото Владимира ЗОТОВА