Казанский феномен: миф и реальность

25 января 2021 года

Темы подросткового возраста, преступности несовершеннолетних, криминальной ситуации в городе всегда были в поле зрения журналистов «Вечерки».

В разное время к ним обращались Нил Алкин, Любовь Агеева, Людмила Колесникова, Геннадий Наумов и другие. Они пытались связать факты тревожной криминальной ситуации в Казани с социальными проблемами, что тогда не поощрялось. Тема воспитания несовершеннолетних, и не только в криминальном аспекте, была одной из основных в газете практически всегда.

В 1979 году журналистам было запрещено писать о суде над бандой «Тяп-ляп», и в «Вечерке» было опубликовано только небольшое информационное сообщение о приговоре. О том, как это было, в шестом номере печатного альманаха «Казанские истории» рассказал Михаил Мельников.

Очерк «Легенда под названием «Тяп-ляп» Л. Агеева написала уже по материалам уголовного дела и по результатам бесед с участниками судебного процесса. 15 октября 1991 года в «Вечерке» появилась первая из трех публикаций этого очерка. Некоторые разделы из книги «Казанский феномен: миф и реальность», которую она написала позднее, размешена на сайте «Казанских историй» (Книга Любови Агеевой «Казанский феномен: миф и реальность»).

На сайте также можно найти ее статью "Показуха", написанную для "Литературной газеты", с которой началось ее профессиональное изучение социальных причин подростковой преступности (Показуха ).

За годы обсуждения подростковых проблем в редакцию пришли сотни, а может, тысячи писем читателей «Вечерки». Настроение читательской почты зависело и от особенностей момента, и от опубликованных ранее материалов, и от того, как происходящие события касались людей лично. Это были как бы два потока. Первый поток – это письма самих подростков, второй – письма взрослых. Порой они пересекались, а порой уводили в разные стороны.

Всегда немногочисленные в редакционной почте письма ребят после публикации исповеди Валерия «Чужой среди «своих» (9.04.1987) вдруг резко увеличились. Видимо, подростки почувствовали в газете доброго друга, готового выслушать и помочь. Мы опубликовали несколько больших подборок под рубрикой «Читательский совет». Вела его Людмила Колесникова. Редакция  вместе со специалистами пыталась найти выход из сложного положения, в каком оказалась Казань.

Опыт Казани по решению сложнейшей социальной проблемы воспитания подростков интересовал московских журналистов. В 1989 году к нам приезжала группа коллег из-за рубежа (Казанские подростки глазами зарубежных журналистов).

Мы подготовили для размещения на сайте «Казанских историй» несколько публикаций из большого потока писем.

Письмо в редакцию

Чужой среди «своих»

Наверное, вы не напечатаете мое письмо. Но в нем все правда. У меня сейчас другие друзья и интересы. Я могу заняться тем, чем хочу. Но «там» остались ребята, которые поняли, в какую трясину попали, однако не находят в себе мужества или не знают как из нее выбраться. «Там» остались те, кто пришел только вчера или только собирается приити...

Все началось в конце шестого класса четыре года назад. Мы получили новую квартиру и переехали в другой микрорайон. В новой школе я узнал от ребят, что у них своя группировка, как они ее назвали, «контора». На переменах часто слышал рассказы о том, что там за пацанов всегда заступятся и в обиду не дадут.

Стал ходить и я. Вначале было даже интересно: много новых ребят. В футбол играли. Все новенькие сначала были в одной куче. Их называли «шелухой», высматривали тех, кто посильнее. Я был не из слабых. В седьмом классе меня поставили на следующую ступеньку группировки: перевели в так называемые супера. Общим голосованием мы выбрали своего лидера – «автора».

Вначале я с интересом узнавал, что кроме нас, «суперов», есть еще «молодые» «средние» и «старшие», что функции у всех разные. «Супера», к примеру, сидят в своем микрорайоне и не имеют права выходить за его пределы. «Молодые» участвуют в драках Дерутся обычно перед школой, рано утром (это называется «побежать с добрым утром») или вечером («спокойной ночи»), «средние» ездят в другие микрорайоны на переговоры. Объявляют войну или мир. Наказывают «молодых», если те провинятся. «Старшие» определяют политику группы. Ходят на дискотеки (только они имеют это право), затевают на них ссоры с «чужими», начинают «воину» между микрорайонами.

Сборы объявлялись «простые» и «строгие». На «простых» умирали от скуки. Для начала постоишь часок без дела. Потом в подъезде посидишь, в карты поиграешь. Главное, чего от нас, «суперов», «молодые» требовали: быть всегда на виду, на подхвате.

Вскоре мне, да и многим другим ребятам все это надоело. Уроки не успеваешь делать. По всем предметам съехал, а раньше без троек учился. Книжки почитать некогда, телевизор посмотреть. Жизнь сузилась до двора и пустых разговоров.

На «строгих» сборах наказывали провинившихся перед группировкой или куда-нибудь бегали. Мы, «супера», не имели права никуда самовольно отлучаться. Однажды, когда стало невмоготу от скуки, поехали в другой микрорайон. Свой же нас и увидал. «Молодые» собрали «строгий» сбор. Нас построили шеренгой и устроили настоящую экзекуцию.

А народ прибывал. Тех из «суперов», кто «проявил» себя – отличился в драке, переводили в «молодые». Втягивали в группировку и новых ребят. Допустим, ты предложил «мотаться» другу. Его проверяют. «Молодое» поймают где-нибудь в укромном месте. «Ты откуда? Мотаешься? Мы – враги. Вставай на колени!». Если парень сломается, не брали. Если сразу с ними драться идет, значит, «свой». Критерий один был – кулак.

Особенно раздражали бессмысленные жестокие драки, в которых по приказу «старших» втягивалась вся группировка, весь микрорайон. Жизнь тогда сужалась до примитивного: или ты бьешь, или тебя бьют. Боишься выйти из своего микрорайона, боишься каждого встречного, если идешь один. Действовали волчьи законы: не хочешь драться, но приходится.

Я твердо решил выйти. Давно надоело. Как-то сидели вместе с «суперами» и говорили о том же: надоело «мотаться». У «автора» спросили. Он тоже ответил: «Мне до чертиков опротивело, хочу уйти».

Нас было около сорока. Только двое-трое не захотели уйти: тупые, ограниченные. Только таким здесь нравилось. Тем, у кого смысл жизни – драки, деньги, карты.

Когда мы ушли, все увидели, как нас били. Каждый день приходили домой, просили какие-то деньги. Сразу – двести рублей. Откажешь – бьют. Издевались при девчонках: били, плевали, унижали. В школе учителя или не видели, или делали вид, что не видят. В лучшем случае позвонят в инспекцию, скажут, чтобы нас на учет поставили.

«Молодые» били каждый день. Я дрался до ожесточения. Мать не успевала отмывать кровь в подъезде. Заставляли играть в карты. Один из нас проиграл 800 рублей. Каждый день приходили, требуя долг. Часть денег упросил выплатить бабушку. Она дала 150 рублей, но от этого пацану легче не стало.

Я понял, кто эти «молодые» и «старшие». Фанатики, жестокие, бессмысленные фанатики, которым ничего не стоит избить пацана, до полусмерти. Сколько раз мы слышали от них: «Не смейте защищать девчонок. Они – не люди».

В группировке из пацана делают волка. Там никто не говорит о будущем, об учебе, о семье. Только о драках. Однажды я жестоко избил парня, который накануне в числе пятерых напал на меня. Среда воспитывала злость, жестокость, ненависть. Я видел, кто нами руководит: тупые, ограниченные люди.

У меня была девчонка. Делился с ней всем, у девчонок то же самое, что у ребят. Те же установки. Деньги отнимают друг у друга, вещи, дерутся, унижают друг друга.

Некоторые из тех, кто решил выйти из группировки, лгали, что заболела мать, например. Их презирали, им не верили и тоже били. Некоторые уговаривали родителей переехать в другой район, другой город.

Я понял, восемьдесят процентов попадают сюда по глупости. В двенадцать-тринадцать лет, что понимаешь в жизни? Особенно, если у тебя нет настоящего друга. Но надо искать его. Не связываться с группировкой! Не попадаться на удочку тех, кто обещает, что там за тебя заступятся. Все это ложь!

Там вырывают из жизни, лишают ее радостей. Начисто вычеркивают лучшие годы. Лидеры считают себя суперменами, всех остальных – мусором, шелухой, рабами.

Валерий, 16 лет

«Вечерняя Казань», 9 апреля 1987 года

На августовский педсовет

Разговор касается всех

Сегодня мы открываем традиционную августовскую рубрику. Значит, совсем скоро новый учебный год. Как всегда, в двадцатых числах августа учителя и представители общественности соберутся на педагогические конференции, во время которых обсудят наиболее актуальные проблемы обучения и воспитания.

Участником августовского педсовета может стать каждый казанец. Для этого достаточно написать о том, что вас волнует.

Письма читателей на темы воспитания и нравственности встречаются в нашей почте часто. Их число возрастает после газетных публикаций. Так, не остались незамеченными материалы «Все они – наши дети» (12 декабря 1986 г.), «Папина дочка» (27 декабря 1986 г.), «Не нашли общего языка» (9 февраля 1987 г.), «Дефицит взаимопонимания» (13 февраля), «Знак беды» (11 марта). Рекордное количество откликов вызвала исповедь подростка, входящего в одну из группировок («Чужой среди «своих», 9 апреля), а затем обзоры писем «Мы в тревоге за вас, ребята!». (25 мая) и «Почему бы нам не встретиться!». (27 июня).

Горожане рассказывают о конкретных жизненных ситуациях, делятся своими размышлениями, высказывают предложения о том, как улучшить систему воспитания подрастающего поколения.

 Каких проблем чаще всего касаются авторы писем?

Поддерживают и развивают, например, мысль о том, что нынешнюю педагогику не случайно называют педагогикой опеки. Об этом размышляли в своих письмах И. Макачев, Т. Борисова, В. Костерин, ветеран войны и труда К. Михайлова, педагог Н. Бейлина и многие другие. Главная мысль, которая их объединяет: родители и педагоги должны прежде всего приучать детей к самостоятельности. Мы слишком долго опекаем своих детей. Не отсюда ли у них, особенно у мальчиков, незрелость, инфантилизм, неумение принимать решения и отвечать за свои поступки?

Эпизод из письма офицера запаса Р. Кинзина: «Иду на работу по улице Чкалова. Меня догоняют дед с внуком лет десяти-одиннадцати. Старик несет его портфель и мешок с обувью. «Парнишка у вас больной что ли?», – спрашиваю у деда. «Да что ты, – пугается он. – Просто я еще из садика привык встречать и провожать его».

В других откликах отчетливо звучит мысль о том что сейчас дети наши ни в чем не знают отказа. Особенно это характерно для обеспеченных семей, в которых родители беспрекословно удовлетворяют любое желание ребенка, не замечая, как деформируется при этом его характер. Последствия такого «воспитания» проявляются в подростковом возрасте. Изнеженный ребенок при малейшей трудности склонен к панике. Он эгоистичен, требователен, капризен, лишен чувства долга. Ему трудно общаться в среде сверстников.

Альтернативой несамостоятельности читатели считают приобщение взрослеющих детей к труду. «Если подростки учатся в старших классах или ПТУ, – читаем в письме И. Макачева, – после занятий они вполне могли бы поработать несколько часов, например, в сфере обслуживания. И получать за свой труд, на деле убеждаясь, как достается трудовой рубль».

К. Михайлова в своем письме говорит о вещах, казалось бы, простых, каждому родителю известных, – прежде всего о строгом контроле за взрослеющими детьми. «Позднее девяти часов вечера, – пишет она,– мои сын и дочь на улице не бывали. Летом сами как-то сделали на площадке теннисный столик, беседку. Играли в шахматы, шашки. Занимались с соседскими малышами. И постоянно жаловались на нехватку свободного времени».

Мы озабочены тем, как, чем развлекать наших подростков, где, когда и сколько открывать для них клубов. А они, по мнению родителей, прежде всего жаждут дела. Настоящего, самостоятельного дела.

Одним из таких дел участник войны П. Корунов считает заботу о престарелых людях. «Время все больше удаляет нас от военного лихолетья, – пишет он. – Ветеранов становится все меньше. Многие из них, потеряв родных и близких, оказываются одинокими, нуждаются во внимании и заботе». Дальше Петр Андреевич называет имена девяти ветеранов и инвалидов и просит редакцию, если кто-то откликнется, сообщить их адреса.

Это одна часть писем на темы воспитания. Вторая (о ней с тревогой говорят десятки читательских откликов) – о том, что мы продолжаем растить лицемеров. «Когда мы учились в школе, преподаватели были для нас непререкаемым авторитетом. Дома не смели говорить об учителях плохо (М. Афанасьева)».

«Нельзя в печати хулить учителей. Разве не знаете, что говорят родители при детях о школе и педагогах? В – результате ребята как бы имеют два лица: дома говорят мерзости об учителях, а в школе, вынужденные подчиняться, заискивают перед ними (П. Невзорова)».

«Не считаясь с самолюбием ребят, учителя порой грубо и бесцеремонно отзываются при всем классе об их родителях. В результате детям не в кого и не во что верить, приходится искать себе сомнительных кумиров (П. Опарин)».

«Знаю случай, когда мать побежала в роно жаловаться на учительницу за то, что она хлопнула тетрадкой по плечу ее сына (во время диктанта он пускал в доску «пульки»). С педагогом долго разбирались, объявили в конце концов выговор. Ученик торжествовал. (Н. Бейлина)».

Слом личности ребенка, раздвоение ее, подчеркивают в своих письмах читатели 3. Каюмова, В. Костерин, А. Григер, происходит, когда сын или дочь начинают приспосабливаться. Дома – к родителям. В школе – к учителям. Лавировать между ними, рассчитывать, когда и в какой момент сказать тем или другим нужное слово. И в результате не верить ни тем, ни другим. Вероятно, поэтому в потоке писем только одно от подростка И. Хватковой из школы №18, рассказывающее о любимом учителе.

«Правду этот жестокий возраст чувствует кожей», – сказал один писатель. Поэтому и признаются нам подростки (как Р. Мифтахов, например), что сейчас родители и учителя не оказывают на них никакого влияния: «Они – сами по себе, мы – сами по себе».

Взаимоотношения родителей и педагогов складываются по-разному. Ситуации, о которых рассказывают нам В. Сайфуллина, В. Акчурина, нуждаются в детальном изучении на месте. Над другими можем предложить поразмышлять читателям. Вот пример из письма 3. Каюмовой: «Моя знакомая, когда ее дочь была совсем маленькой, поменяла ей несколько детсадов. Все были «не такие» воспитатели. Потом переводила дочку из одной школы в другую –– «не такие» учителя, «не такой» класс. Все эти недовольства девочка слышала. В итоге ставшая взрослой дочь не только не уважает окружающих, но и мать. Высокомерна, резка с людьми, то и дело меняет место работы».

Конечно, легче всего такую мать осудить. Но нам кажется, тут не осуждать – помогать нужно. К сожалению, человекознание как наука делает пока свои первые шаги. Хотя все мы очень нуждаемся не только в педагогической литературе, но и в практических рекомендациях. Но психологическая консультация у нас в городе пока только одна, а педагогов-психологов по пальцам одной руки можно пересчитать, хотя потребность в них в миллионном городе велика.

Мы далеко не исчерпали всех тем, которые затрагивают читатели в своих письмах. Жизнь каждый день задает все новые вопросы.

Есть проблемы, которые заботят какого-то конкретного человека, а есть общие трудности. Выход из положения лучше всего поискать сообща. А для этого предлагаем вам ответить на следующие вопросы:

1. Что мешает взаимопониманию учителей и родителей?

2. Как сделать, чтобы педагогический всеобуч был действенным?

3. Как вы оцениваете организацию производственного  труда в школах, учебно-производственных комбинатах и профтехучилищах? Работал ли ваш ребенок летом и где?

4. Почему, на ваш взгляд, меры, принимаемые в городе для организации досуга подростков, не дают должного эффекта?

Ждем ваших писем.

Л. ИВАНОВА (Людмила КОЛЕСНИКОВА)

«Вечерняя Казань», 7 августа 1987 года

Город и подросток

«Не надо нас опекать»

Сегодня мы продолжаем разговор, начатый «Вечеркой» 15 апреля, о праве подростков на самостоятельность, на посильное участие в делах взрослых.

Наши собеседники – люди не случайные. Прочитав в «Комсомольской правде» выступление на XX съезде ВЛКСМ нашего земляка, третьекурсника СПТУ-2 Александра Зубринкина, нельзя было не заметить, что его мысли во многом совпадают с мнением В. Барца. И наш внештатный корреспондент отправился во второе среднее профтехучилище.

– ...А если ты, извини за выражение, дефективный?.. Наглец, училище тебя кормит, учит, а ты... Это тебе не на гитаре бренчать!..

С таких вот, прямо скажем, неожиданных реплик одного из преподавателей СПТУ-2 в адрес черноглазого мальчишки, вовсе не выглядевшего наглым, и началось мое знакомство с училищем.

Педагог не выбирал выражений, несмотря на присутствие постороннего человека. Правда, он еще не знал, что это журналист.

Не думаю, что наставник всерьез считает занятия музыкой (бренчание на гитаре) делом никчемным. И настоящим музыкантом, и хорошим рабочим стать одинаково трудно. Поразило не это противопоставление, а явно оскорбительный тон.

Ну, почему так легко, походя, можем мы, взрослые, унизить подростка, на глазах сверстников посягнуть на святая святых – человеческое достоинство?

И что удивительно – парень не обиделся, не рассердился.

«Мы привыкли к такому обращению», – объяснили ребята.

– Даже мы, учащиеся профтехучилищ, в свои 18 лет не чувствуем себя людьми самостоятельными. Что тут говорить о школьниках!.. – делится своими мыслями комсорг 65-й группы А. Зубринкин. – И мы привыкли к опеке. С одной стороны, это унижает, а с другой… вполне устраивает. Даже проще жить, не суйся с инициативой, делай, что велят – с тебя и спрос меньше. Отсюда и многоликость современного подростка. Дома мы одни, в училище – другие, на улице – третьи. Говорю «мы» не потому, что такая позиция мне нравится. Но отделять себя от всех не хочу. Не люблю разговоров о разделении молодежи на хорошую и плохую. Каждый может быть и тем, и этим. В зависимости от обстоятельств.

Хочется сказать старшим товарищам: не надо нас опекать!

Очень заманчиво предложение Владимира Барца. Может быть, это действительно выход из положения – подростковая организация? Я из этого возраста уже вышел... Но здорово, если бы те, кому сегодня по 13-18 лет, получили право быть самостоятельными! Да, собственно, реальную пользу могут приносить даже пятиклассники, третьеклассники... Ведь на уроках труда они что-то делают. А сколько при этом освободится взрослых рук, способных заняться более квалифицированной работой, а не такой безделицей, как упаковка готовой продукции в коробки.

Считаю, однако, что подростковая организация обязательно должна работать под руководством комсомола. К сожалению, мы, комсомольцы, авторитет свой начисто утратили. Но уверен, что восстановим. Хотя съезд дал нам определенный толчок.

Но, даже если это произойдет довольно скоро, все равно не стоит бросаться такими идеями, как самостоятельная подростковая организация. Больше всего меня привлекает в ней то, что она должна быть трудовой. Дайте нам дело! И не бойтесь заранее, что дров наломаем...

Хотя бы как эксперимент, давайте создадим один такой отряд, подумаем, чем ему заняться. Нет времени ждать!

С Сашей и ребятами из его училища я говорила в разное время. Но мысли их во многом оказались созвучны. Вот лишь несколько мнений, высказанных его однокурсниками:

– Нотаций, запретов, ограничений стараюсь не замечать. Но свободным себя все равно не чувствую.

– Самостоятельная организация? Это хорошо. Но вряд ли комсомол может тут помочь. Уж слишком далеки сегодня комсомольские лидеры от остальной молодежи...

– Может, и создадут подростковую организацию на волне перестройки. А потом зачахнет все. Так и с комсомолом было, и с пионерами. Вначале порыв, энтузиазм. А теперь пионеры галстуки свои по карманам прячут.

– Да вашими статьями ничего не изменить! На нас все равно как на проштрафившихся смотреть будут. Со школы еще вдалбливали, что мы – третий сорт и лишь для профтехучилища годны. (С вызовом). А то, что я профессию автослесаря люблю, вам не понять. И мог бы уже сегодня что-то делать своими руками...

– Нас ведь действительно в школе училищем пугают, – усмешка у Саши грустная. – Я ведь тоже попал в автослесари не по своей воле: учителя настояли. Все лето ходил, просился в 9-й класс своей 68-й школы. Не взяли. Тогда, помню, очень обидно было. Вроде, как хуже других, тех, кого в девятом оставили... Сейчас, конечно, не жалею. Профессию свою полюбил. В себя поверил. Почувствовал, что нужен кому-то и я сам, и мои руки. Такую уверенность только труд дает. Почему же не дать ребятам возможность?

– Саня, а ты уверен, что все этой возможностью воспользуются? Мало ли таких, кто работать не хочет?

– Есть такие. И будут до тех пор, пока труд подростков не станет нормой.

Что от работы можно испытать настоящую радость, понимаешь не сразу. Новое это какое-то чувство.

Сейчас каждое утро встаешь с мыслью: «Иду на работу!». (Мы встречались в мае, когда Саша проходил преддипломную практику). И меня ждут в автоколонне треста «Гидроспецстрой». Здесь нас хорошо приняли. Чувствуется, заинтересованы в людях.

Попросили помочь достроить спортплощадку, радио провести. Совместно обязательно сделаем. Я передать не могу, что это такое, когда воспринимаешь товарищей по работе как дружную семью.

У нас и в училище группа дружная подобралась. Не думайте, что я это как комсорг говорю, вроде по обязанности. Просто здесь мы – в отличие от школы – все равные, без любимчиков. И с мастером взаимопонимание сразу нашли (в школе с классным руководителем такого сроду не было). И даже тройки наши по общеобразовательным предметам (вот парадокс!) превращаются нередко в четверки и пятерки.

Ребята в группе согласны с Сашей.

– Может, смешно, но я в школе всегда ссутулившись ходил. Вроде, как спрятаться от всех хотел. В училище это прошло...

(Это уже запись, сделанная во время разговора с Сашиными однокурсниками. Непросто даются подросткам такие признания...).

– Диплом у нас пишут чисто теоретический, – рассказывает Саша. – А почему бы не позволить нам в машине покопаться? Пусть дадут задание лично мне, а не групповое. Устранил неполадки, написал небольшое теоретическое обоснование – ставьте оценку. А то получается так: учебник вызубрил, диплом написал (а то и списал), получил отметку... А все ли смогут это практически сделать, своими руками? Уверен, что не все.

За три года учебы практики у нас было – мизер. Один-два раза в неделю. Что увидишь, что сделаешь за это время? Если бы нас сразу, с первого курса за каким-то предприятием закрепляли на весь срок обучения... Тогда и на производстве в нас больше были бы заинтересованы, и мы бы к практике ответственней подходили. Как-никак потом работать в этом коллективе...

И еще. Жаль, что раньше такая мысль не приходила: сформировать еще в училище бригаду. И бригадир пусть будет из своих же ребят. Вместе бы учились, вместе и работали. Тогда и в большой коллектив входили бы не робкими новичками, как сейчас...

Товарищи Саши подтвердили, что практики по профессии было мало!

– Два года в слесарных мастерских молотки точили, да гаечные ключи...

А им быстрее к автомобилю хочется...

– В своей комсомольской организации мы обсуждали вопрос об одном очень интересном деле – создании на базе нашего училища кооператива по ремонту автомобилей. Уверен, нужное это дело. И нам, и. горожанам.

Хорошо, если те, кто остается в ПТУ, продолжат наше дело, доведут планы до конца, – сказал в завершение беседы Саша.

Вот о чем подумалось по дороге из СПТУ-2.

Перестраивая работу с подростками, надо думать не только о том, что мы можем сделать для них, но и о том, что могут сделать они сами.

Остается добавить, что Саша Зубринкин успешно защитил дипломный проект, получил диплом с отличием и направление в Ленинградское высшее военное училище и сейчас сдает вступительные экзамены.

Марина БЕСПРОЗВАНОВА (Абрамова)

«Вечерняя Казань», 8 августа 1987 года

Из почты «Вечерки»

Можно ли в преступнике видеть человека?

Размышления над письмами

С 1 по 15 января 1989 года в редакцию поступило 14 202 письма

Вопрос, вынесенный в заголовок, казалось бы, бесспорный. Не только можно – нужно. Для того чтобы, отбыв наказание, правонарушитель смог вернуться к нормальной жизни. Проект нового уголовного законодательства отражает теперь именно это: обществу не должно быть безразлично, каким бывший преступник возвратится из мест лишения свободы.

Если вам в руки попадутся учебники по уголовному праву, не сможете не заметить, что буквально в каждом из них приводятся слова К. Маркса о необходимости видеть в правонарушителе человека – живую частицу государства, в которой бьется кровь его сердца и т. д. и т. п.

К сожалению, до недавнего прошлого эта цитата была не более чем фразой. Уголовному законодательству не на словах, а на деле не хватало гуманизма. Социальная незащищенность человека, пренебрежение к его свободам и правам, провозглашение сталинского принципа «Лес рубят – щепки летят» десятилетиями считались нормой нашей жизни. Поэтому отношение общества к преступившему закон складывалось однозначно: ужесточить наказание, усилить охрану в колониях, лишать правонарушителей элементарных условий существования, не давать права возвращаться в большие города. Поэтому так непросто теперь понять многим из нас пафос нового законодательства: от жестокости перейти наконец к реальной справедливости.

Принять самый демократический принцип нашей жизни непросто. В этом мы лишний раз убедились, познакомившись с читательскими откликами, пришедшими на публикацию «После приговора». Напомним, что мы попытались в ней взглянуть на шестнадцатилетнего убийцу просто как на подростка, честно рассказали об условиях жизни несовершеннолетних преступников в следственном изоляторе, поместили фотографию преступившего закон. В ответ читатели обрушили на редакцию массу гневных откликов, суть которых одна: поглядите, какого скверного мальчишку берут под свою защиту корреспонденты да еще его фото как героя труда, помещают. Да таких на месте расстреливать нужно, в резервации сгонять, отправлять на освоение дикого Севера, а вы все еще копаетесь в причинах, анализируете случившееся, пытаясь найти взрослых виновников беды, призывая общество быть милосердным и гуманным к таким отбросам. Многие откликнувшиеся демонстрировали (в который раз!) правовую безграмотность, удивляясь тому, что у нас не существует смертной казни для несовершеннолетних. Легко представить, какую бурю негодования вызовет у них строка в проекте нового законодательства о том, что закон собирается предусмотреть в качестве высшей меры наказания для подростков 7 лет лишения свободы.

Для примера мы отобрали самые типичные читательские высказывания. «Если бы подросткам давали за убийство смертную казнь, таких тяжких «преступлений у нас давно бы не существовало. Ф. Шамсиев». «Мое мнение и мнение моих домашних – вашему «герою» нужно дать «вышку» без лишних разговоров. Р. Валиуллина». «Видите ли, этому подонку душно в камере на 8 человек, а в гостинице «Москва» командированного поселяют в номере на 23 человека, в некоторых больничных палатах ГИДУВа лежат по 18 больных. А им воздух более необходим, чем заключенным подросткам. Сотрудники кафедры КИПМЭА авиационного института». «По какому праву корреспонденты жалеют мать и девушку убийцы? Да их тоже нужно судить! За то, что не предотвратили преступление. Убийце же – только расстрел, незачем плодить бандитов. Л. Иванов».

Стоит ли и в этих заметках пускаться с читателями в полемику, если мы уже не раз занимались этим в других публикациях? По опыту знаем, что она лишь вызовет ответную волну писем на ту же тему и с теми же мнениями.

Давно известно: чем культурнее нация, тем она гуманнее. Чем ниже уровень нравов общества, тем чаще приходится прибегать к сильным средствам. Но «стрелять на месте», чтоб другим неповадно было, и содержать под стражей легче, чем попытаться сделать из преступника человека. Обидно, что мы до сих пор не можем этого понять.

Уменьшилась ли у нас преступность в результате террора 30-50-х годов? Недавно впервые за годы существования Советской власти нас познакомили с реальной статистикой роста преступности в стране. Она впечатляет (особенно среди несовершеннолетних), даже если сравнивать два последних года. И лишний раз доказывает: путь ужесточения наказаний – пройденный путь, возврата к нему не должно быть. От жестокости – к вере в человека, осознанию ценности каждой жизни. Только так.

Правда, и здесь есть свое «но». Мало смягчить законы. Сначала нужно поработать над тем, чтобы смягчить нравы. Видимо, гуманизация права становится реальностью только в общей системе демократизации общества. Само же по себе принятие гуманных законов, стремление по-иному взглянуть на преступность и преступников проблемы не решает. Читательские мнения убеждают в том, что общество пока не готово принять гуманное законодательство.

Из всей пачки откликов только один читатель ратует за человеческое внимание к несовершеннолетнему преступнику. «В материале «После приговора» снова поразило отношение воспитателей к своему подопечному (подсудимому, но тоже человеку), – пишет Л. Барышева. – То, что в принципе-то у нас никто не хочет заниматься такими мальчишками. Не хотели и мастер группы, инспектор ИДН, участковый, школьные педагоги. Не от них ли тянется цепочка равнодушия и цинизма многих молодых людей, поведение и образ жизни которых все больше и больше удручают нас?».

Знакомясь с той или иной подростковой судьбой, хочется продолжить эту мысль. Мы, взрослые, постоянно испытываем чувство своей вины. Малолетние преступники – всегда свидетельство или родительского равнодушия, жестокости и невнимания к детям, или педагогической профнепригодности, или безответственного отношения к ним милиции.

Отдельно хочется поговорить и вот о чем. Многих наших читателей возмутили нормальные человеческие условия, которые созданы теперь для несовершеннолетних заключенных.

«В годы сталинизма репрессированные содержались в ужасных условиях: нары, солома, тряпье, скверная пища, – рассуждает в своем письме Л. Хашева. – А что имеют сейчас в наших тюрьмах те, кто убил, изнасиловал, ограбил? Для этих мерзавцев созданы все условия: кровати, чистые простыни, нормальное питание и прогулки. По моему мнению, преступник должен быть наказан не только лишением свободы, но и особыми, более жесткими условиями существования. Иначе для чего он там? Нужно дать почувствовать разницу между жизнью нормальной и жизнью в колонии. Солому им под бок, пусть поворочались бы на холодном полу и оценили разницу».

Вот так. Мы рассказываем о перестройке в исправительно-трудовых учреждениях, подчеркиваем, что сейчас убираются сторожевые вышки и колючая проволока вокруг детских колоний, в качественно новое состояние предстоит перевести их работу: подобрать людей, действительно могущих перевоспитать оступившихся в жизни ребят, а некоторые наши читатели тоскуют по прошлому. Ужасаясь содержанием репрессированных в те мрачные годы, бесчеловечным обращением с ними, призывают к тому же. Но ведь общество вспомнило, наконец, что наказывать преступников можно именно лишением свободы, но не условий человеческого существования. Это сталинисты отнесли формулировку статьи 150 исправительно-трудового кодекса к разряду «антисоветских», хотя там говорилось о том, что режим заключенных в колониях «должен приближаться к условиям работы и распорядка в существующих хозяйственных организациях для свободных граждан». В 1924 году эта формулировка еще существовала, в тридцатые была напрочь забыта. Пора восстанавливать утраченное, реально осуществлять гуманизацию общества.

Герой известной повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» профессор Преображенский считал, что беспорядок, вызванный в стране социальной революцией, можно изжить, приставив к каждому гражданину городового. Десятилетия отделяют нас от того времени. Очень многое переменилось, но, увы, не психология некоторых людей. Жаль!

Людмила КОЛЕСНИКОВА

«Вечерняя Казань», 16 января 1989 года

Читайте другие публикации по теме в рубрике «Читальный зал»

Книга Любови Агеевой «Казанский феномен: миф и реальность»

Казанские подростки глазами зарубежных журналистов

Обвиняются в убийстве

«Рыцарский полонез» на казанской танцплощадке