Юбилей - повод для встреч со слушателями

Любовь АГЕЕВА

01 апреля 2017 года

Лауреат Государственной премии России, заслуженный деятель искусств РТ и РФ композитор Леонид Любовский празднует в 2017 году 80-летие.

В феврале-марте в Казани и Москве проходила серия творческих встреч и концертов в честь 80-летнего юбилея композитора Леонида Любовского, лауреата Государственной премии России, заслуженного деятеля искусств РТ и РФ.

Леонид Зиновьевич Любовский, автор опер и балетов, симфоний и многочисленных инструментальных, вокальных произведений,   родился 24 февраля 1937 года в городе Каменка (Украина). Он выпускник Казанской государственной консерватории, в которой долгое время преподавал. Его сочинения исполнялись в Казани, Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, Нижнем Новгороде, Томске, а также в США, Японии, Германии, Словакии, Болгарии, Польше, Италии, Испании, Литве, Эстонии, Молдавии.

Леонида Любовского называют «симфонистом-трагиком». В них нашли отражение многие исторические события, участником или свидетелем которых он был.  Не случайно композиция книги его воспоминаний «Жизнь – симфония», которую он презентовал в 2016 году, определена историей именно симфонических сочинений.

Юбилейные торжества начались 23 февраля с творческой встречи в Музее-квартире Н.Г. Жиганова, одного из учителей композитора. Леонид Любовский рассказал не только о своем творчестве, но и о Казанской композиторской школе, о Назибе Гаязовиче Жиганове, который преподавал будущим композиторам инструментовку для симфонического оркестра.

Леонид Любовский вспоминает в книге «Жизнь – симфония»:

«В Московскую консерваторию поступать я побоялся, – там высоколобые музыковеды-абитуриенты были все полны непривычных идей, не ставили ни во что всех любимых мною классиков, а Чайковского вообще не считали композитором,  Их высокие познания в технологии композиторской работы были мне непонятны. Я, честно говоря, струсил, – и решил отдать документы в гнесинский институт.

Заведующий кафедрой композиции профессор Генрих Ильич Литинский, прослушав меня на предварительной консультации, сказал: «Я не хочу, чтобы вы потеряли время. У нас уже все места заняты целевыми. Поезжайте в Казань, там сейчас работает молодой, талантливый профессор Леман, ученик Михаила Фабиановича Гнесина – вам такой сейчас и нужен. Через год-два вы сможете перевестись к нам, если пожелаете. Можете консультироваться у меня в Казани, – я там часто бываю, – или приезжать в Москву, показываться. Это не возбраняется».

Так я и поступил.

Конечно, я не мог даже предположить тогда, что именно Казань станет для меня городом, где будут написаны главные мои сочинения, где я закончу консерваторию, в которой останусь работать и пройду путь от преподавателя кафедры композиции до её профессора. А этот закрытый город, – серый и настороженный, хранящий в своих тёмных развалинах черты былой трудной истории, – превратится на моих глазах в один из красивейших городов России.

Обстановка в консерватории была по-настоящему творческой. Преподаватели и профессора – а это, как правило, были специалисты, эвакуированные во время войны из московской и ленинградской консерваторий – прекрасно знали своё дело. Было интересно. Я быстро обзавёлся друзьями и перестал думать о переводе в Москву, как предполагал Литинский, тем более, что регулярно имел возможность ездить к нему на консультацию. Хотя маститый профессор периодически появлялся в Казани, но обычно был здесь предельно занят. В Москве он уделял мне больше времени, да и уровень студентов-композиторов здесь и там в эти годы почти ничем не отличался».

В своей книге воспоминаний Любовский не раз назовет фамилию ректора Казанской консерватории Назиба Жиганова. Вспомнит, как однажды у него вытянули из кармана бумажник с только что полученной стипендией.

«Прихожу к нему на урок: «Ты чего такой грустный?», – спрашивает. Я рассказал. Молча подошёл к своему столу, открыл ящик, вынул деньги: «Возьми, отдашь, когда сможешь».

Мимо его внимания не проходило ничего. Часто зимой останавливал меня вопросом: не холодно ли, не слишком легко ты одет? Лёгкое демисезонное пальто и осенние туфли на микропоре – вот и вся моя зимняя одежда. Он это заметил, пожурил: не будь легкомысленным. Я как-то отпустил бородку – жаль тратить время на бритье. Жиганов заметил, обошел меня со всех сторон, как ёлку, покачал головой: «Оркестровка не та».

Он-то всегда был аккуратно выбрит.

А однажды сделал мне подарок – перьевую ручку, дефицит в шестидесятых, – просто увидел, что у меня постоянно пальцы в чернилах, и всё понял. Вот такие и многие другие его уроки – замечательная память о нём. И вдруг – «в чёрном теле». Думаю, что именно в этот период назревал неразрешимый конфликт между ним и его окружением, закончившийся для него трагически».

Кафедра композиции Казанской консерватории. 1983 год. Фото из музея Н.Г. Жиганова

Однажды отношения Леонида Любовского с ректором Жигановым осложнились.

«Если во время учёбы я спокойно заходил к нему в кабинет, где он обычно проводил со студентами свои занятия (наши отношения были тёплые и доверительные: он был одного года с моим отцом, – вероятно, это тоже играло свою роль), то теперь я чувствовал идущий от него холодок. Он по-прежнему присутствовал на моих авторских концертах, иногда приходил в класс чтения симфонических партитур, который я вёл, подолгу задерживаясь на уроках. Но за внешней его сдержанной благожелательностью была какая-то недосказанность и даже подозрительность.

Ему всегда было непросто в Казани, с годами же становилось только труднее. Он был ярким и самобытным композитором, но еще в большей степени – очень активным музыкальным деятелем. Он видел, вероятно, больше и дальше других, понимал большой культурный потенциал Казани, закрытого города со знаменитым университетом, многочисленными вузами, военными заводами, фабриками, тяжелой промышленностью.

Партийному начальству, занятому в мощной инфраструктуре республики, важно было одно: содержать все это хозяйство в рентабельном виде, вовремя отчитываясь победными реляциями перед московскими правителями, всячески им угождая. Не до культуры. Жиганову же удалось убедить партийную верхушку республики в важности культурного развития города. Многое удалось.

За сравнительно короткий период – война ещё не закончена – в городе был выстроен великолепный оперный театр, создана консерватория, создан симфонический оркестр, построен концертный зал с прекрасным органом, вырос третий в стране по численности (да и по творческим возможностям) Союз композиторов. Жиганов был инициатором всего этого культурного движения. Невысокий, худощавый, не очень здоровый физически, он успевал проявить себя также и как композитор почти во всех современных академических жанрах. Первую оперу, которую я услышал в оперном театре Казани, была его «Алтынчеч».

Авторитет Жиганова был довольно высок, особенно в руководящих кругах. Состояние дел в Союзе композиторов, консерватории, оперном театре, филармонии, позже – в симфоническом оркестре, – всё он старался держать под своим контролем. Ничего удивительного – это были его детища. Он много писал: оперы, балеты, симфонии, – ни одного года не обходилось без нового его сочинения. В Обкоме партии к нему прислушивались, а бесконечным анонимкам – признаку того времени – до поры до времени не придавали особого значения».

На глазах Любовского Назиб Жиганов попал в жернова истории, когда начали ниспровергать авторитеты прошлой жизни. И если до этого у него был свой счет к маститому композитору, то в пору несправедливой хулы он решительно встал на его сторону. После смерти Жиганова поддерживал дружеские отношения с его вдовой – Ниной Ильиничной, и однажды она предложила ему завершить балет «Желтый аист», написанный композитором под впечатлением поездки в Китай.

Результат творческого сотрудничества ученика и учителя высоко оценили в профессиональной среде, Любовский успел показать балет Нине Ильиничне Жигановой (она умерла в 2009 году). Она очень хотела, чтобы балет нашел сценическое воплощение к столетию со дня рождения Назиба Гаязовича, и с большим энтузиазмом восприняла работу Любовского с Московским государственным театром «Русский балет». Балет понравился его художественному руководителю Вячеславу Гордееву, и он решил поставить «Желтого аиста» на сцене своего театра. Однако премьеры не случилось – театр не нашел взаимопонимания с Министерством культуры, когда попросил помочь профинансировать постановку.

Презентация музыки балета "Желтый аист" в Министерстве культуры РТ

В феврале 2012 года музыка балета прозвучала в исполнении Казанского государственного камерного оркестра La Primavera под управлением заслуженного деятеля искусств РТ, народного артиста РТ, лауреата Государственной премии РТ имени Габдуллы Тукая Рустема Абязова. Сцены балет пока так и не увидел.

Больше повезло другому балету композитора – «Стойкий оловянный солдатик» по знаменитой сказке Г.Х. Андерсена. В Московском государственном академическом детском музыкальном театре имени Н.И. Сац его поставили балетмейстер Г.Ковтун, хорошо знакомый казанцам по постановкам в Татарском академическом театре имени М. Джалиля, и художник В. Окунев. Его можно было увидеть 12 и 19 марта, на сцене  театра имени Натальи Сац.

Большое значение для юбиляра имели концерты в малом зале Казанской консерватории 27 февраля и 22 марта. В программу он включил инструментальные и вокальные ансамбли, которые исполнили преподаватели и студенты.

В письме ректору вуза профессору Р. Абдуллину композитор поблагодарил организаторов концертов – заведующего кафедрой теории и композиции профессора А. Маклыгина и концертный отдел консерватории, а также поименно всех исполнителей.

 «Казанская консерватория – моя Alma Mater, и мне особенно приятно отметить высокий исполнительский уровень профессоров и студентов, участвовавших в концертах. Горжусь своей Alma Mater, продолжающей высокие традиции своих основателей», – говорится в послании.

В книге воспоминаний он с большой теплотой пишет о годах учебы в Казанской консерватории, порой рассказывая о фактах, которые сегодняшнее руководство вуза предпочитает не воспоминать:

«Я занимался по композиции у Альберта Семеновича Лемана. Леман – ученик Михаила Фабиановича Гнесина, который был – в свою очередь – учеником Римского-Корсакова. Чувствовать себя творческим правнуком великого композитора и музыкального педагога-новатора было очень приятно. Леман сумел в то сложнейшее время партийного контроля держать руку на пульсе времени, и в его классе можно было встретить любые самые радикальные течения. Консерватизмом в его классе и не пахло. Всё позволялось, всё сходило с рук, всё было доступно под предлогом учебной необходимости. Та музыка, которую в Московской консерватории строгая партийная администрация запрещала студентам слушать (где уж там изучать, – влияние буржуазного Запада!), мы слушали свободно. И более того, всю эту музыку помогал доставать Назиб Гаязович Жиганов, ректор – моложавый, энергичный.

Первое сочинение, которое я услышал в стенах консерватории, был радикальнейший «Молоток без мастера» Пьера Булеза. Как ни странно, меня это сочинение не шокировало: в моих детских видениях-слышаниях было и не такое!

Наш композиторский класс представлял собой собрание очень пёстрое – но, вероятно, в силу этого и очень плодотворное. Мы были все нацелены на учёбу, все мечтали о крупных сочинениях, но были удивительно разными. Здесь был первый алтайский композитор Боря Шульгин, и талантливейший сибиряк Костя Лакин, Лейла Исмагилова – из Уфы, Ваня Молотов из Чувашии, татарские композиторы, со временем заявившие о себе в полный голос – Фасиль Ахметов, Рафаэль Белялов, Ренат Еникеев, был Гамма Скупинский – из Черновиц, были ребята из Москвы, Удмурдской и Марийской республик, из Тувы, Мордовии, постоянно приходили в наш класс ученики музыкальной десятилетки при консерватории (Алла Сивашова, в будущем жена легендарного Никиты Богословского, а раньше, ещё до меня – София Губайдуллина). Традиции Петербургской школы, славной школы Римского-Корсакова, у нас продолжались и осуществлялись в полной мере. В этом плодотворнейшем котле, вобравшем в себя чуть ли не весь интонационный мир нашей страны, мне предстояло жить и утверждаться в своей профессии. Я всегда буду вспоминать с огромной благодарностью всех моих консерваторских друзей – каждый из них был носителем своей особой культуры, у каждого было чему поучиться».

Леониду Любовскому очень понравились два творческих вечера, когда он встретился с теми, кто хорошо знаком с его музыкой. 16 марта встреча прошла в Литературном музее Е.А.Боратынского В программе был телефильм «Чувство времени», снятый о Леониде Любовском режиссером З.Асадуллиной, видео и аудиозаписи, а также музыка в живом исполнении композитора. Любовский ответил на вопросы присутствующих.

17 марта творческая встреча с композитором проходила  в Доме-музее В.И.Ленина. Поскольку в музее нет рояля, здесь пришлось обойтись без живой музыки. Были показаны телефильм «Современник» (режиссер К. Мерсиапова), видеозапись фрагментов балетов Леонида Любовского «Желтый аист» и «Стойкий оловянный солдатик».

Леонид Любовский не избалован вниманием к себе, но однажды его творчество попало, что называется, в объективы всех камер. В 2005 году вместе с поэтом Ренатом Харисом, автором либретто балета «Сказание о Йусуфе», и исполнителем заглавной партии он был удостоен Государственной премии Российской Федерации. Вот тут уж о нем написали... Правда, довелось читать в одном СМИ материал о балете в оперном театре, где фамилия композитора была не названа.

26 марта 80-летию композитора Леонида Любовского была посвящена творческая встреча в Доме дружбы народов, организованная объединённой национально-культурной автономией украинцев, живущих в Татарстане. Аудитория была небольшая, но теплая. У Любовского особое отношение к украинской культуре, ведь он вырос на Украине, в Каменке, и именно там он впервые услышал симфонический оркестр и у него появилось желание писать музыку.

Еще одна цитата из книги Леонида Любовского «Жизнь – симфония»:

Каменке – а именно там происходило это событие – повезло. Когда-то в Каменке жила сестра Петра Ильича Чайковского (в письмах он называл ее Сашей), – великий композитор много лет именно сюда приезжал работать и многое здесь написал; здесь неоднократно бывал Александр Сергеевич Пушкин (между прочим, «Редеет облаков летучая гряда…» из его каменских стихов); здесь находилась Южная управа декабристского общества: здесь декабристы собирались когда-то в прекрасной усадьбе помещика Давыдова, бродили по тенистому парку, спорили о будущем России. Сюда же вернулся из долгой сибирской ссылки опальный Давыдов вместе со своей женой – она поехала к нему в Сибирь, как и многие другие жены декабристов. А берега реки Тясмин с удивительными скалами – Тясменский каньйон! – уникальное природное явление… Ближайший лес – Тростянка – любимое место прогулок и вдохновений великого композитора…

В общем, Каменка многим примечательна, многое видела. Но такое – впервые! В Каменку приехал симфонический оркестр!

Одно из самых сильных впечатлений моего детства – наслаждение звуками, доносящимися из черного круга радиоприемника. Симфоническая музыка тогда постоянно звучала по радио. Забившись в какой-нибудь дальний угол, я впитывал эти волшебные звуки, забывая всё на свете. В такие мгновения я любил весь мир; хотелось всех обнять и не было предела моему восторженному счастью… Музыка являлась мне в каких-то далеких неоформленных смутных видениях вселенского масштаба, но для воплощения которых, пожалуй, почти не существовало средств. Естественно, что именно к этому периоду относятся и мои первые опыты в сочинении, которые, признаюсь, лишь огорчали меня своей полной беспомощностью. Как все это, возникающее передо мной в моих фантазиях, каких-то странных полувидениях, можно записать?! Впрочем, мысль о записи стала возникать у меня много позже.

Я любил бродить по заросшему Каменскому парку, особенно осенью, когда под ногами шуршат опавшие листья, любил забираться в заросли, где среди травы и кустов можно было наткнуться на надгробные памятники былых времен, где в неприкосновенности сохранились старинные парковые давыдовские постройки. С детства я много читал: начиная от любимых русских народных сказок постепенно переходя к вечной мировой классике. Особенного отбора не было, – всё было интересно и вызывало потребность сочувствовать и сопереживать.

Учился я в музыкальной школе по классу фортепиано, но не помню, чтобы моя учеба по-настоящему увлекала меня. Весь педагогический репертуар казался мне малоинтересным, пресным. Да и попал я в музыкальную школу случайно – был отобран директором этой школы из старшей группы детского садика, где с большим энтузиазмом исполнял роль серенького козлика в детсадовской постановке. В картонной маске козлика было душно и жарко, но я славно выдержал испытание, мой детский дискант звучал этаким высоким дребезжащим колокольчиком, – говорят, директор был глубоко растроган. Так я очутился в музыкальной школе имени П.И.Чайковского, где школьная рутинная программа не очень-то меня увлекала.

Правда, пьесы из «Детского альбома» Чайковского, написанные им когда-то в Каменке и посвященные его каменскому племяннику Володе Давыдову, мне нравились – все, без исключения. Но учить заданное по школьной программе, играть гаммы, этюды и механические упражнения для развития техники – какая это была скука! Обычно все мои домашние занятия заканчивались тем, что я начинал импровизировать – и уж здесь находил и удовольствие, и выход своим фантазиям.

Инструмента дома не было, – какой там инструмент! – по современным понятиям, мы были абсолютно нищие, хотя мама и была райкомовским работником. Что уже говорить об остальных! Поэтому я готовил свои фортепианные уроки где придется, но чаще – в музее Чайковского на старом рояле семейства Давыдовых, который помнил игру любимого мною композитора. Директор музея, добрейшая Мария Антоновна Шкалиберда, предоставила мне такую возможность вопреки всем музейным правилам, и по вечерам, после шести, как только музей закрывался, я приходил туда со всеми своими нотами и первыми рукописями.

В полумраке давыдовского помещичьего дома время останавливалось; рояль в просторном салоне всегда был хорошо настроен, и я забывал обо всем. За моими плечами под стеклом на черном бархате лежала посмертная маска Чайковского, над роялем – его портрет, написанный когда-то каменским художником. На портрете Чайковский – седой и усталый старик. Таким он мне казался. Думаю, ему тогда было не более пятидесяти».

Композитор готовился к официальной встрече, а попал в теплую, почти семейную компанию. Увидел женщин в украинских национальных костюмах, услышал хорошо знакомые украинские народные песни, познакомился с девочкой, которая исполнила его сочинение, выслушал немало теплых слов о себе и своем творчестве. С удовольствием сел за рояль, показал свои новые сочинения, ответил на вопросы.

Это было как путешествие в его родную Каменку…

Завершил юбилейные события «Желтый аист». Балет уже во второй раз показали в Чебоксарах. Композитор впервые представил балет в Чувашской государственной филармонии 17 декабря 2013 года. На этот раз он прозвучал не в концертном исполнении, а в виде музыкально-литературной композиции. Она была показана 31 марта в концертном зале на Президентском бульваре в исполнении симфонического оркестра Чувашской государственной академической симфонической капеллы под управлением народного артиста России, профессора Мориса Яклашкина. Жаль, что не удалось посмотреть этот музыкальный спектакль…

Однажды Леонида Любовского спросили,  каким должно быть музыкальное произведение, чтобы остаться в анналах истории? Вот как он ответил на этот вопрос:

«Я могу назвать десяток достаточно хороших для своего времени композиторов XIX века, но сегодня мы не знаем ни одного их сочинения. Мало кто может назвать имя учителей Чайковского Иогансона или Зарембы. Ну что мы знаем об этих композиторах? Да ничего.

Разумеется, в музыке происходит естественный отбор. Но и тут бывают непопадания. К примеру, великую ораториально-хоровую музыку Баха не знали уже через 50 лет после его смерти. До того времени, пока Мендельсон не продирижировал его Пассионами. И тут имя Баха как будто открылось заново. Произведения Вивальди переживали период полного забвения, а сегодня это один из самых исполняемых композиторов в мире.

Сегодня мы можем преклоняться перед сочинением, а завтра о нем все забудут. Иногда нужно время, чтобы увидеть величие произведения».

В наших разговорах он не раз говорил, как менялось его отношение к тому или иному композитору или к конкретным сочинениям. Это естественный процесс.

Поразительно, но его почти не трогает то обстоятельство, что в Казани музыка Любовского звучит не так часто, как хотелось бы ему и поклонникам его таланта. Помню, как однажды он искал 5 тысяч рублей, чтобы организовать свой концерт в Большом концертом зале и показать новую симфонию.

И, наверное, Леонид Зиновьевич прав, поскольку настоящая цена творчества мастеров искусства определяется не их современниками, в том числе и  коллегами, а теми, кто будет жить после них.

Не могу не радоваться тому, что музыка Леонида Любовского, с которым мы дружим уже много лет, звучит на концертных площадках постоянно. Не в Казани, так в других городах.  

Фото Владимира Зотова

Читайте о Леониде Любовском в «Казанских историях»:

Музыка как исповедь

Леонид Любовский: «Мы – щепки во всеобщем развале…»

«Неизвестный Жиганов»

Желтый аист – привет из Китая

«Желтый аист» в Чебоксарах

Балет о Желтом аисте. И не только о нем

Музыка, которую можно увидеть…

Биографические рассказы Леонида Любовского:

Леонид Любовский: Жизнь коротка

Леонид Любовский: Тихие аллеи

Леонид Любовский: Прекрасная негритянка

Леонид Любовский: Жестокость